5.
(26.03.2007 14:50)
0  
СТАТЬЯ ИЗ ЖУРНАЛА МОСКОВСКОЙ ПАТРИАРХИИ (№9 1998г)
Светлой памяти игумении Антонии (Ефременковой)
Лишь тот себя оценит и поймет,
Поймет свой долг и жизни назначение
Кто скорбный путь страдания пройдет:
Тогда лишь в нас не суетны желанья.
И мысль ясна и воли власть сильна
А.Мюссе
Игуменья Антония ( В миру Стефанида Ивановна Ефременкова) родилась 14 ноября 1888 года в семье потомственного священника. Когда девочке исполнилось два года, мать, внезапно заболев, умерла, оставив свою дочурку на волю Божию.Отец Иоанн, обливаясь слезами, отдал свою двухлетнюю Стешеньку на воспитание в Симеоно-Верхотурский монастырь.
О своих тяжелых годах детства матушка часто с горечью вспоминала: «Мне так хотелось кого-нибудь из монахинь назвать «мамой», хотелось, чтобы кто-нибудь погладил по голове… Но монастырское воспитание было очень строгим, и я в горе и отчаянии рыданием бросалась к иконе Божией Матери. Вдоволь наплакавшись, поведав Ей Одной все свои обиды, отходила я от иконы радостная, успокоенная, просветленная и с благодарностью шептала иконе: «Ты ведь и моя тоже мамочка дорогая!»
Отец Иоанн навещал свою дочурку нечасто, поэтому всякий его приезд был величайшим праздником для девочки. В семье были еще два брата: старший, архимандрит Нафанаил, был насельником русского Пантелеимоновского монастыря на Святой Горе Афон, второй брат, иеромонах Илия, в годы гонений был расстрелян в Иркутске.
Прошло детство, наступили годы отрочества, и послушница Стефанида со своими сверстницами стала обучаться в монастырской школе.
Рассказывая о годах учения, матушка сетовала, что не могла одолеть греческого языка. Все преподаваемые предметы давались успешно, а вот греческий – никак.
Видя безуспешные старания своей ученицы, игуменья монастыря Антония велела послушнице Стефаниде взять огромное тяжелое Евангелие и, подняв его высоко над головой, простоять так два часа. «Я стояла с Евангелием, плакала и молилась, руки дрожали от натуги, вот-вот сорвется на голову тяжелая святая книга, - вспоминала матушка, - и тогда на помощь пришла келейница игуменьи, и вдвоем мы все-таки додержали этот благодатный груз!.. Руки и ноги ныли от усталости, подрясник был мокрым от слез, зато с греческим языком никогда больше неприятностей не было». И в глубокой старости она читала по памяти псалмы, главы из Евангелия, молитвы на греческом!
Наряду с занятиями в монастырской школе послушница Стефанида несла послушание в золотошвейной мастерской, исполняя тончайшую художественную вышивку серебряной и золотой нитями. Так ею были вышиты покрывала для плащениц Христа Спасителя Божией Матери, покровцы для чаши и дискоса, напрестольный покров (для потира), а также образ святого Симеона Верхотурского чудотворца. Матушка пела на клиросе и помогала на монастырской кухне, готовила вкуснейшие рыбные блюда, которых сама не ела, свято храня данное ей благословление никогда не вкушать рыбы.
Прошли годы отрочества и юности, умер отец матушки, протоиерей Иоанн, и в 23 года послушница Стефанида приняла монашеский постриг с именем Антония в честь Антония Великого. А через пять лет старая больная игумения благословила матушку Антонию и вручила ей игуменский жезл и монастырь, в котором было 1500 человек сестер.
Для матушки наступил нелегкий период большой молитвенной и административно-хозяйственной деятельности.
Однажды произошло знаменательное событие в жизни сестер: на престольный праздник монастырь посетила Царская Семья. Народу собралось со всех окрестных мест видимо-невидимо, и всем хотелось на Царя посмотреть. Вот закончилась Литургия и Государь с Государыней торжественно вышли из храма. Вдруг из толпы появился Христа ради юродивый Миша. Кланяется, шапкой машет, народ перед ним расступается, и он беспрепятственно подходит к Царю с такой речью: «Здравствуй Царь! Здравствуй Царица! Народу-то сколько! Смотри, Царь, праздник-то престольный, а молились всего два с половиной человека! Ктитор храма, Государыня и ты, Царь, первую половину службы молился, а другую половину службы – солдатские казармы строил. Остальные же пришли на тебя посмотреть…» Тогда Царь, поклонившись Мише, сказал: «Ты прав, Миша, прости меня и помолись. Я действительно думал, как бы мне правильно разместить солдат и где построить казармы…»
Пришли кровавые годы гонений за веру Христову. Монастырь принял сильный большевицкий удар.
Монахинь раздели, Вместо подрясников и мантий дали грубые мешки с прорезями для головы и рук. Мешковинные юбки были выше колен, на ногах рваные галоши. А на дворе ноябрь… И погнали по нехоженым дорогам на Север… Шли без отдых, без пищи, без воды. Многие из сестер падали, поднимать не разрешалось, шли дальше… На ночь набивались до отказа в заброшенные избушки и, стоя согревали друг друга.
Утром некоторые из монахинь, окаменев, так и остались стоять, но потеряв живую опору мертвые тела со страшным стуком падали на мерзлый пол. На первой же стоянке не досчитались 500 человек… Вот уже и Воркута, а их все гнали… Но все-таки пришли… через два месяца.Из полутора тысяч только 410 человек дошли до места своего назначения и заточения. Глушь… Тайга… Длинный, неуютный, холодный барак. Это была еще не беда. Вся беда была еще впереди.
Администрация лагеря упивалась зрелищем физических страданий, придумывая все новые издевательства. Монахинь выстраивали в ряд по 15-20 человек и, приказав встать по стойке «смирно», выпускали из клетки огромную, рыжую дрессированную крысу, которая по приказу надзирателя начинала свой «обход». Цепляясь за одежду, крыса взбиралась на голову, скользила мерзким хвостом по лицу, запутывала волосы, прикусывала мочки ушей, затем яростно принималась бегать, больно царапая тело.В заключении этого леденящего кровь сеанса Мыня (так звали крысу)усаживалась на плече и, посвистывая, ощеривала свою гнусную пасть.
Каждая команда выполнялась методично, четко, за что Мыня получала свой роскошный обед, тут же съедаемый на глазах голодных узников. Многие из монахино не могли выдержать этого испытания: слышан был лишь страшный стук от падения мертвых тел. А матушка сама претерпевая эти пытки, читала «отходные» своим почившим сестрам…
«А потом… били, а мы молчим. Мучители свирепеют, а нам кричать-то нельзя. Крикнешь – крест из сундучка выпадет, а какой же ты монах без креста?»
«Сундучком» называли место во рту под языком, где каждый хранил свой крестик.
Всякое воспоминание орошалось горькими слезами, надрывая душу. Теперь, спустя 20 лет со дня кончины матушки, я особенно ярко вижу ее лицо, сильное, волевое, непокорное злу и закаленное в страданиях. Вижу воочию образ могучего духа.
«Когда дадут плесневелый сухарь, вспоминала матушка, - а когда и забудут. Первое время очень часто голодали… Валили вековые деревья, пилили пилами-двуручками. Сил нет. Мороз, Голод. И тогда архимандрит Севастиан отслужил литию под открытым небом: Господи! Пятью хлебами пять тысяч насытивый, Сам благослови и хлебы сия…» А мы упадем в снег и не просто молимся, а кричим: «Господи! Спаси нас, погибаем…»и около каждого – проталины от слез. Было все по слову псалмопевца: «Напитаеши нас хлебом слезным и напоиши нас слезами в меру» (пс. 79, 6). Потом каждый из нас съедал благословенный комок снега – и свершалось чудо Божие. Вдруг пропадали голод, холод, усталость и отчаяние. Напротив, силы, бодрость, радость, надежда, свет мощным приливом затопляли наши сердца и души.
Без отдыха трудились весь день, и только к вечеру чувствовали легкую усталость. Воистину «не постыдится во время лютое, и во днях глада насытятся…»
На одном из лесоповалов на матушку неожиданно упала вековая ель, переломав ей руки, ноги позвоночник. Целый год страдалица лежала в больнице и в бреду просила дать ей зеркало. Когда же его принесли, матушка с негодованием отвернулась: она никогда не видела своего лица! Свято и строго исполняла она данное ей благословение никогда не смотреть на себя в зеркало. По выздоровлении матушка была возвращена в свой лагерь.
Лагерный же «совет нечестивых» тем временем потрудился над созданием еще одной изощренной пытки.
Матушке Антонии, ее келейнице, и еще некоторым монахиням, несшим в прошлом ответственные монастырские послушания, выпало испытание страшными садистскими приемами. Монахинь выстраивали в ряд. Приказывали вытянуть перед собой руки и невозмутимо вонзали под ногти швейные иглы ( по три иглы под каждый ноготь).
«Кричать нельзя: сундучок откроется, крест выпадет…» Некоторые умерли на месте от шоковой боли… После часового стояния с вытянутыми перед собой руками иглы извлекались, а спустя три дня вновь вводились в заживающие раны… Около 20 лет у матушки на пальцах рук не было ногтей… Уколам подвергались только трехфаланговые пальцы: от указательного до мизинца, конечно не без тайного умысла.
18 лет провела матушка не Севере! 18 лет грубые и изысканные издевательства претерпевала раба Божия.
И вот игуменья Антония приглашается в Кремль для особой встречи с Ворошиловым. Четыре часа длилась их беседа, после чего он дал указание выдать все необходимое оставшимся в живых монахиням и направить их на поселение в Караганду.
В 1957 году у матушки резко ухудшилось зрение, так что она могла видеть только тусклый свет, не различая предметов. Болезнь быстро прогрессировала, и в том же году ей сделали глазную операцию, которая прошла неудачно. Матушка вовсе лишилась зрения… «Слезя и стеная», тяжело переносила свою слепоту: «Господи! Я бы терпела тяжелейшие муки и скорбы, только бы Ты не лишал меня света, - а сама плачет навзрыд, приговаривая: - да будет воля Твоя!»
Я привыкла видеть на ее лице однообразное выражение слепых закрытых глаз, выражение человека, привыкшему к своему безысходно скорбному положению. Вдруг вижу как-то: она подносит руки к своим слепым глазам. Поворачивает голову к иконам, осматривает свою комнату-келью и меня. Я вскакиваю от удивления: «Матушка! Ты видишь? Да?» - «Молчи, - тихо отвечает она, Господь посетил меня грешную!» Опустившись на колени, она рыдает, молится, благодарит Бога. Нельзя всего рассказать словами, нужно видеть, сопереживать умом и сердцем… «Деточка, моя дорогая, - скажет матушка, - ты только призови Господа, а Он уже и тут! А Иисусова молитва – огненный столп – защитит тебя от всякого зла».
В таком состоянии чудесного физического прозрения матушка прибывала сутки, трое, неделю, а иногда только час.
А вот духовная прозорливость всегда была с ней. Она была человеком строгой жизни, сурово обличала людей лицемерных, своекорыстных, льстивых, невзирая на чин, звания и положение.
Матушка обличала и тут же указывала человеку, как исправить недостатки и погрешности его души. И поругает, и пожалеет, и пожурит. И рассмешит. О своих молитвенных подвигах матушка ничего не говорила, но я знала, что она ежедневно на своем келейном правиле кладет 350 тяжелых земных монашеских поклонов, которые называются «ласточка». (Под силу эти поклоны человеку подготовленному, если не сказать – гимнасту. Монах стремительно падает, вытянув вперед руки, и на земле держит свое тело на весу только на двух точках опоры: это концы пальцев рук и ног. Ни колени, ни локти земли не касаются. Это классические монашеские поклоны).
Однажды иатушка попросила благословения у митрополита Алма-Атинского Иосифа (Чернова +1975), облегчить ей келейное правило и снять одну сотню поклонов.
Но Владыка, узнав, что она кладет 350 поклонов благословил еще сотню: «Вот, мать, теперь будешь 450 класть!» А потом добавил: «Мать, кто же будет за Алма-Ату молиться? Ведь нас с тобой здесь только двое…» По дороге домой матушка в шутку сокрушалась: «Эх, я грешный человек, пошла выпросила себе еще сотню поклонов».
Ни пенсии, ни даже элементарного денежного пособия от государства матушка не получала. Жила, как птица Божия, людским подаянием и милосердием ближних.
Занимала она избушку-времянку. Сама топила дровами печь, мыла полы, устилала пол домоткаными половиками. Выгребая золу, она часто обжигала руки о тлующие угли. Неделю матушка спала летаргическим сном, а пробудившись рассказывала, где сподобилась побывать ее душа. Многое сохранила память, но ярче всего был рассказ об огненной реке, которую обязана пройти каждая, без исключения, душа в жизни Вечной. А мост через эту страшную реку – шириной в две человеческие ладони… Эту картину относительно можно передать словами М.В.Ломоносова:
Там огненны валы встают
И не находят берегов,
Там вихри огненны крутятся,
Борющись множество веков.
Там камни, как вода кипят,
Горящи там дожди шумят.
Правда, эти поэтические строки относятся к Солнцу.
Часто бес досаждал матушке во время ее ночного бдения. Нередко разливал в комнате стоящие ведра с водой, надеясь отвлечь ее от молитвы. Яростно стучал по ночам в окно, бил по железной крыше и громко хохотал… Демон также не раз являлся в материальном виде. Так, однажды матушка прозрела ночью, зажгла свечу и встала на молитву, как вдруг увидела, что огромный черный котподнимается на задние лапыи шипит по-змеиному, извергая дым из ноздрей.
В другой раз бес пришел к ней в человеческом виде, предлагая ей рыбные консервы. «Уйди, сатана, ты же знаешь, что я не ем рыбы и даже не знаю ее вкуса» - дерзко говорила и гнала нечистую силу матушка.
И когда поруганные молитвой бесы отступали, Сама Пречистая Дева утешала свою дочь страдалицу, подкрепляла, наставляла, вразумляла ее.
24 октября 1978 года в 15 00 не стало матушки. Тихо предала она свою душу в руки Божии.
При постриге нарекли матушку в честь Антония Великого, так и вся жизнь ее была великим подвигом во славу Божию.
Вечная память, матушка Антония, моя дорогая!
На Алма-Атинском кладбище, неподалеку от могилы Владыки Иосифа есть еще одна скромная могила, осененная деревянным крестом с металлической табличкой, на которой всего два слова «Игумения Антония». Всего два слова, а за ними – вся жизнь, великий подвиг человека, донесшего свой крест до конца!
Справедливы великие слова Евангелия «Претерпевший до конца - спасется».
Т.Верненская
|
