Крест на Красном обрыве

дин из сподвижников монахов-мучеников — странник Виктор Матвеевич Матвеев, подвизавшийся в урочище Медео, на горе, называемой Горельник. Основанием рассказа о нем послужили воспоминания монахини Магдалины и А. С. Нагибиной.

Виктор Матвеевич родился в 1869 году в Новгородской губернии. Верненцам он был известен как странник. Он странствовал много лет по всей России: и по Сибири ходил, и в Киеве бывал. А потом, перед революцией, пришел в Верный. Услышал, что здесь очень красивые горы и пришел. Он не был монахом, но вел строгую подвижническую жизнь. На самой вершине Мохнатой сопки построил себе келью, но, проведя там одну зиму и по причине глубокого снега на вершине горы не имея возможности общения с другими подвижниками, спустился ниже на гору Горельник ⁷. Там тоже поставил себе келью — маленькая рубленая избушка, в ней печка глиняная, кровать — три горбылины, устланные соломой,— да стол. Так и жил.

«Семиречье,— говорил он,— лучше всех мест. И народ очень хороший в Семиречье, добрые и верующие люди». В 1923 году из Аксайского ущелья пришел на эту же гору иеромонах Пахомий. Скит на сопке Мохнатой, где жили тогда монахини и послушницы Иверско-Серафимовского монастыря, находился неподалеку.

«Виктор к нам ходил часто, и мы к нему часто ходили. Мы любили к нему ходить: «Айдате к Виктору?» — «Айдате!» — Собрались кучкой и пошли. И в город он приходил на каждый праздник и в каждый пост говеть и причащаться. Этот Виктор — на весь город был! Это чудной жизни старичок. Как увидят его: «Виктор идет к нам!» — и каждый старается дать ему кто сахара, кто сухарей, кто чая. Больше он не брал ничего и денег не принимал, не любил деньги. Спрячет все подаяние за пазуху своего зеленого брезентового плаща, кушаком подвяжется и уходит в горы.

Круглый год ходил он в брезентовом плаще, зимой и летом. Зимой поверх еще такой же плащ надевал.

Он был маленького роста, сухощав, быстр, но не резок в движениях, с негустой темно-русой бородкой и темными, прямыми и длинными волосами, лежащими на прямой пробор. Говорил он быстро, чуть надтреснутым голосом. Он никогда не мылся, лишь изредка протирался керосином, но от него не было никакого неприятного запаха, от него всегда елками пахло.

Странник Виктор у своей кельи

На Горельнике жил огромный медведь. Иногда он спускался с горы и садился неподалеку от Викторовой кельи. Но Виктора никогда не трогал и, когда подвижник говорил ему: «Иди, Мишка!» — медведь вставал и уходил».

«Мы много странствовали в то время по горам: отец Пахомий, Виктор, я и Саня Нагибина,— вспоминала монахиня Магдалина.— От самого Каскелена до Тургеня пешком по горам ходили. Через горные реки отец Пахомий нас переправлял. Он сильный был, крепкий. Встанет посреди реки и нас, и Виктора перекинет с берега на берег. А бывало, сидит Виктор в своей келье, потом встрепенется, побежит к отцу Пахомию: «Пахомий, Пахомий, бери скорее чайник, бегим туда-а-а, далеко по щеле в горы, там есть святое место, там чайку попьем. Там святое место! Там — Ангелы! Там Ангелы, а мы там чайку согреем и попьем!»

С отцом Пахомием они много странствовали. Куда бы ни шел Виктор, все с Пахомием. Как надо им — чайник в руки, сухари с собой и пошли, это были два наших странника по горам. Отец Пахомий молился много. Виктор тоже был сильный молитвенник. Но как и когда он молился, я не знаю. Иногда он по неделе жил на Медео в скиту, в Саниной келье, а Саня ко мне переходила. Он там чаек пил и ночевал. На нас ворчал: «Вот, истинно, вы же бестолковые! И чай заваривать не умеете. Чай заваривать надо уметь, как!»

Я встану ночью, в окно посмотрю: что там Виктор делает? Смотрю — бегает. У нас площадка была от кельи до кельи — бегает по площадке. Чего он бегает? Может, молится? Бог знает».

В храме свт. Николая в Верном служили тогда два пастыря-подвижника, полагавших души свои за паству,— протоиереи Александр Скальский и Стефан Пономарев. В то время в храме нашли себе приют несколько монахинь Иверско-Серафимовского монастыря и с ними девочка Анастасия Нагибина. Странник Виктор бывал там и беседовал с батюшками. А. Нагибина вспоминает:

«О своей жизни до прихода в Верный Виктор рассказывал мало. Но одно событие, круто повернувшее его жизнь, часто вспоминал. В юности он был болен настолько, что без посторонней помощи не мог ходить. И он, больной и скорченный, был привезен своею матерью к отцу Иоанну Кронштадтскому. Батюшка, помолившись, исцелил его и благословил на странничество, заповедав питаться хлебом, сахаром и чаем. Виктор распрощался с матерью и ушел странствовать.

А.С. Нагибина. Ущелье Ким-Асар с выходом на Мохнатую сопку (помечена крестиком), 1996 г.

О сокровенной жизни его внутреннего человека мы знали мало. Но не могли не чувствовать, что за внешним его чудачеством и юродством кроется самоотверженный подвиг, за неназойливым ворчанием — любовь к нам, как к детям немощным и неискусным, за видимой общительностью — великая тишина и тайна созерцания невидимого мира.

Это было в конце 20-х годов, летом. Мы с инокиней Мариамной ходили по горам. Пришли на Горельник в келью к Виктору. Неподалеку под горой была яма, в которой он молился. Был поздний вечер, Виктор из кельи ушел, мы с Мариамной стали готовиться ко сну. Не помню зачем, я вышла из кельи и пошла в сторону ямы. И вдруг вижу — Виктор стоит на коленях в воздухе, примерно в метре от земли и еще в 1,5 метрах от дна ямы и молится с воздетыми к небу руками. Я была потрясена, мне стало страшно не потому, что он стоял на воздухе — я читала жития святых и знала о такой молитве — а потому, что своим приходом мы мешаем ему молиться, нарушаем его тишину. И тихо, тихо, чтобы веточка не хрустнула, я попятилась назад, а, зайдя за гору, побежала что есть сил к Мариамне. Рассказала о том, что видела и мы ушли, оставив его.

В конце 20-х и в 30-е годы церковная жизнь в Алма-Ате терпела особые потрясения. В городе происходили поголовные аресты духовенства, монашествующих, и просто православного люда. В горах — облавы на пустынников. Закрывались, осквернялись и разрушались православные храмы. Процветало обновленчество, служители которого устраивали смуты, соблазняли народ, захватывали храмы города. В горах монахи жить уже не могли. Те, кто не был арестован, спустились в город. Отец Пахомий тоже покинул свою келью. За ним велась слежка, и он ходил из дома в дом, избегая ареста. Лишь Виктор оставался на Горельнике, но жил тихо, втайне от чужих. Он по-прежнему приходил к сестрам в Никольскую церковь и в его поведении не было особых перемен. Он по-прежнему ворчал, по-прежнему чудил:
— Ох, сестры, какое интересное время наступило! Смотри что делается?! Теперь, сестры, надо жить!
— Виктор, ну как жить? Такая жизнь невозможная! Церкви начали прижимать, батюшек ссылают.
— Нет, сейчас надо жить, надо смотреть, как это происходит! Сейчас самая интересная жизнь пошла!
— Ну что интересного? Один страх и всех боишься.
— Вот и интересно как. А ты, Феодора, шевели мозгами-то, шевели».

После ареста отца Александра и отца Стефана 10 декабря 1931 года, Виктор перестал бывать в Никольском храме.

Но А. Нагибина с инокиней Мариамной заходили к нему на гору Горельник:

«Мы путешествовали тогда по горам, проголодались. А у нас с собой только мука — ни масла, ни дрожжей, ни спичек нет. Пришли к Виктору, пожаловались:
— Вот, хотим лепешек испечь, а у нас ни дрожжей, ни спичек. Как их печь?
— А-а, истинно, я вас научу, у меня всегда дрожжи есть!
— Виктор, откуда же у тебя дрожжи?
— А я в муку воды налью, замешаю так и поставлю. Она у меня стоит неделю, две и сделаются дрожжи. Положу их в тесто и пеку себе хлеб. Знаете, как вкусно получается!

Дал он нам спичек, налил «дрожжи» в кружку. Попробовали — кисло. Развели костер, испекли лепешек, поели. С голоду что ни съешь — все вкусно покажется.

А потом начались аресты. Виктора арестовали ночью в горах. Немного позже арестовали в городе отца Пахомия, Александру Нагибину тоже в городе арестовали в одно время с Виктором. Матушка Магдалина жила тогда в поселке Узун-Агач, за ней туда приехали, увезли в ГПУ. Это шел 1935 год».

«Ох, какое пытание было! — вспоминала м. Магдалина.— Как терзал нас следователь! По нескольку раз за ночь вызывали на допросы. Лампу в глаза направят и все одно и то же спрашивают. Что-то им надо было знать:
— Виктора знаешь?
— Знаю.
— Расскажи.
— Нечего рассказывать. Жил в пустыни да жил.
— Пахомия знаешь?
— Знаю.
— А что про него знаешь?
— А что про него знать? Келья у него была. Жил да молился.
И всех-всех переберет:
— Нагибину знаешь?
— Знаю. Всех знаю,— Я ни от кого не отказывалась.— Знаю всех.
Или привезут в скит на Медео:
— Ну, говори.
— Нечего говорить.
— Говори, что вы делали?
— Ничего не делали.
— Вы шпионы?
— Мы не шпионы.
— Вы шпионы. Что вы делали?
— Мы монахи. Мы должны исполнять монашеское дело, и мы исполняли.
— Вы против государства шли.
— Ни против кого мы не шли. Мы ушли в пустыню ради Господа, а вы забрали нас и мучаете,— я так и говорила следователю, какая-то смелая была, не боялась. Саня тоже крепко стояла, тоже не боялась.

Я сидела в одиночке. И Саня моя сидела в одиночке. Виктор тоже в одиночке сидел. Там над ним издевались, шпыняли его — он же был безответный. Я смотрю в окно: Виктор по двору бегает, на прогулку вывели. Там площадка была от барака до барака — бегает по площадке. Увидел меня, заулыбался, пальцем показывает, руками машет — здесь, мол, я еще, здесь.

А потом нас с Саней этапом погнали в Котлас. Из Алма-Атинской тюрьмы Виктор был переведен в Караганду, из Караганды в Кзыл-Орду и выброшен с борта самолета по дороге к месту ссылки. До сего дня сопка Мохнатая среди верующих называется Викторовой горкой».

Хотелось бы рассказать еще об одной подвижнице веры — духовной дочери иеромонаха Серафима монахине Иверско-Серафимовского монастыря Евсевии (Чурляевой).

Была она высокого роста, с круглым лицом, большими и бесцветными, как песок, глазами. Когда сестры спрашивали у Евсевии, что заставило ее уйти в монастырь, она рассказывала, что, будучи двенадцатилетней отроковицей, вышла однажды за ворота своего дома. В это время мимо проходили двое молодых мужчин. Один из них говорит другому: «Посмотри, какая девчонка страшная! А вырастет, что из нее будет? А-а-а! Какое страшилище! Неужели кто-нибудь женится на ней?» Зайдя в дом, она посмотрела на себя в зеркало: «Господи! Какая же я страшная! Нет, замуж не пойду. Я пойду в монастырь». И, уже будучи в монастыре, Евсевия поняла, что это Матерь Божия таким образом ее призывала. Так, видно Богу было угодно, что прошли два парня и сказали: «Уж очень страшная эта девчонка!»

В 30-е годы монахиня Евсевия была арестована ГПУ и вместе с инокиней Иверско-Серафимовского монастыря Варварой (Марининой) отправлена в один из сталинских лагерей.

Через 10 лет Варвара одна вернулась из заключения и рассказала сестрам, как умирала в тюрьме от истощения мать Евсевия. До последнего вздоха пела она: «Заступница усердная», «Под твою милость», а, когда силы покидали ее, просила Варвару: «Пой, Варвара, помогай мне, помогай». Так умерла, с молитвой на устах, устремив душу к Богу, эта самоотверженная подвижница.

Милостию Божией до нас дошли материалы следственного дела, по которому были осуждены жившие в горах монахи и монахини.

«Архив КНБ РК, дело № 09955, том I

Монашеская келья горного скита

В УНКВД КАССР поступили сведения о том, что в Алма-Атинских и Талгарских горах скрывается группа монахов, организовавшая там тайные кельи. Монахов посещают верующие из г. Алма-Аты и поселка Талгар, среди которых они ведут систематическую антисоветскую агитацию. Кроме того, монахами организована тайная религиозная община в пос. Талгар, участниками которой наряду с тайной религиозной деятельностью обсуждаются вопросы контрреволюционного характера.

В первых числах сентября 1935 г. группа была ликвидирована с арестом 15 человек активных участников ее.

При ликвидации группы в Актарской пропасти (Талгарские горы) и месте Аксай (Алма-Атинские горы) обнаружено 6 келий и пещера, где они скрывались. В кельях обнаружена нелегальная духовная литература, картинки и фотографии религиозного характера и принадлежности для богослужений, а также найдены зарытые в землю церковные вещи.

Талгарский скит в период арестов, 1935

Следствием установлено, что в горах Талгара непосредственными участниками «актарской» части группы были:
Ермоленко А. И. (монах Макарий)
Русин П. П. (монах Пахомий)
Хахулина Т. Я. (монашка Татьяна)
Халина Ф. С. (монашка Магдалина)
Концевых М. П. (монашка Модеста)
Архелова С. П. (монашка Рафаила)
Нагибина А. А. (монашка Саня)
Чурляева И. М. (монашка Ксения)
Шульгин Г. Я., раскулаченный
Мерзликин И. С., раскулаченный
Ионов И. И., раскулаченный.

Талгарский скит в период арестов, 1935

Руководителями Талгарской части группы были иеромонах Макарий и иеромонах Пахомий.

Иеромонах Пахомий (Русин Прохор Петрович). ...В связи с закрытием монастыря возвратился в Алма-Ату и поселился в горах около Аксая с монахами Феогностом и Серафимом.

«В 1921 году этих монахов убили, жить в горах было страшно, я прожил еще год, а в 1923 году ушел в город Алма-Ату. Изредка служил в соборе, в котором сейчас помещается Казахстанский музей. Прожил таким образом до 1926 года, а затем уехал в Ташкент. В Ташкенте я хотел устроиться на работу, но ничего у меня из этого не вышло, прожил я там год и снова вернулся в Алма-Ату. Жил на квартире, помогал в хозяйстве, изредка служил и таким образом существовал.

Иеромонах Пахомий (Русин) в келье Талгарского скита. Снимок 1930-х.

В 1928 году в горах на Мохнатой сопке один знакомый мне монах Тихон стал строить избушку. Я ходил к нему, мне там понравилось, и я тоже стал строить себе избушку, и в конце 1928 года перебрался в горы. Вскоре Тихон по неосторожности сжег наши избушки, и я вынужден был выкопать себе землянку. В ней я жил не постоянно. Часто ходил в город или жил у монахинь Магдалины, Татьяны, Александры, Евсевии, которые также были на Мохнатой сопке. В 1930 году монахиням предложили вступить в колхоз, но в колхоз они не пошли, сдали свое имущество в лесничество и ушли в город. А я остался жить в своей землянке. В том же году уехал с монахинями в Джагал-Абад, где поселились в горах. Там построил избушку, жил с Магдалиной, а Татьяна строила себе избушку отдельно в 15 верстах от нас. Из Джагал-Абада я и приехал вновь в Алма-Ату».

Иеромонах Макарий (Ермоленко Аким Иванович), 1864 г. р., село Николаевка Воронежской губернии. В 1914 году был полковым священником 275 Изюмского полка. Приехал в Алма-Ату в 1929 г. с Кавказа из селения Пеха (около Сухуми), поселился в землянке в горах и прожил 2 года.

Отец Макарий (Ермоленко), бывший насельник Оптинской Пустыни, с инокиней Татианой на Мохнатой сопке.

Скрывшись от преследования за к/р деятельность в Киргизии, руководители группы Пахомий и Макарий в 1934 году приступили к организации келий в горах Талгара и группированию вокруг себя антисоветского монашеского элемента. Пользуясь поддержкой раскулаченного Ионова И. И., проживавшего в горах Талгара, монахи выстроили две кельи в Актарской пропасти, которые посещались паломниками-верующими под видом «прогулок на пасеку Ионова». Монахи завязали связь с верующими поселка Талгар и организовали там тайную общину. На нелегальных сборищах в пос. Талгар монахи проводили беседы антисоветского характера и читку к/р духовной литературы. Как в горах, так и в пос. Талгар совершались тайные богослужения с присутствием верующих.

В горах Алма-Аты участниками «аксайской» части группы были:
Матвеев В. М. (монах Виктор)
Кищенко А. М. (монах Антоний)
Карасенко Т. П. (монах Таврион)
Капканов М. Н., иподиакон.

Руководителем алма-атинской части группы был Матвеев Виктор Матвеевич. Эта часть группы, обосновавшаяся в горах Аксая, развернула свою религиозную деятельность среди верующих Никольской церкви г. Алма-Аты. Пользуясь репутацией «прозорливого старца», Виктор привлекал к себе массу паломников-верующих, которые, несмотря на дальность расстояния (30 км), систематически посещали тайные кельи монахов в местечке Аксай, приносили им продукты, присутствовали на тайных богослужениях.

Связь между «талгарской» и «аксайской» группами контрреволюционеров-монахов осуществлялась путем встреч руководителей Макария, Пахомия, Виктора, Антония в Алма-Ате на квартирах у монашек или в Никольской церкви. Пребывание участников группы в Алма-Ате тщательно конспирировалось, о местах их ночевок знали только приближенные люди, что давало им возможность долгое время скрываться от репрессии.

Кроме тайной деятельности, монахи вели систематическую агитацию среди посещавших их верующих, распространяли провокационные слухи о войне, о скорой кончине мира, о царствовании «антихриста» в настоящий момент и агитировали против колхозов.

По показаниям иеромонаха Макария, контрреволюционная деятельность группы базировалась на «несогласии с политикой соввласти в области религии», причем взгляды руководителей группы целиком разделялись и поддерживались всеми участниками.

В июле 1935 года в горах Аксая в келье монаха Виктора обсуждался вопрос о войне. Виктор говорил о неизбежности войны и скором падении советской власти, подкрепляя это словами Священного Писания.

Провокационные слухи о войне были «основой» контрреволюционной агитации для всей группы монахов.

По показаниям самих обвиняемых, задачи группы монахов в основном сводились к следующему:

1) Переход на нелегальную к/р религиозную деятельность.

2) Проведение к/р религиозной работы среди верующих с целью срыва мероприятий сов. власти в области колхозного строительства и агитации против сов. власти.

Дело №4206 по обвинению монахов Макария (Ермоленко), Пахомия (Русина), Виктора (Матвеева) и др. обвиняемых по ст. 58 п. 10—11 УК РСФСР через прокурора по спецделам УНКВД КАССР направить на рассмотрение Особого совещания при НКВД СССР.

Выписка из протокола Совещания при НКВД СССР от 28 января 1936 г.

Постановили:
Матвеева Виктора Матвеевича за участие в к/р группе сослать в Казахстан, сроком на 5 лет.
Русина Прохора Петровича заключить в исправтрудлагерь, сроком на 3 года.
Ермоленко Акима Ивановича сослать в Казахстан, сроком на 5 лет.
Халину Ф. С.— на 3 года;
Концевых М. П.— на 3 года;
Мерзликина И. С.— на 5 лет;
Архелову С. П.— на 3 года;
Ионова И. И. из-под стражи освободить.
Нагибину А. А.— на 3 года;
Чурляеву И. М.— на 3 года;
Хахулину Т. Я.— на 3 года;
Шульгина Г. Я.— на 3 года;
Карасенко Т. П.— на 3 года;
Кищенко А. М.— на 3 года».

Заключением прокуратуры Каз. ССР в мае 1989 года они реабилитированы.

Анастасия Нагибина свидетельствует:

«В 1935 году монашескую общину поселка Талгар стали посещать два паренька. Они назвались Петром и Павлом и выразили желание совместно с монахами вести подвижническую жизнь ради угождения Богу и спасения души. Отец Пахомий и отец Макарий простодушно поверили им, стали брать их в свои путешествия по горам, вместе молились, вели духовные беседы. Петр и Павел познакомились также с о. Виктором и остальными монашествующими, узнали места их келий. Но эти «ревнители монашеского жития» оказались комсомольцами и сотрудниками ГПУ. Ими и была предана монашеская община горных скитов Тянь-Шаня».